воскресенье, 23 декабря 2012 г.

День Поэзии в тюрьме MDC Brooklyn


Автор: Роман Вега
9 лет, 9 месяцев и 26 дней со дня ареста
тюрьма MDC Brooklyn, Нью-Йорк

Hisashi Osaka "Тридцать шесть бессмертных поэтов". 
Фото: ArtBrokerage

Не в том проблема, что гадать придется,
Как, дескать, наше слово отзовется,
А в том, что отзовется ли вообще…
          – Марк Вейцман


В здешней тюремной библиотеке всего несколько полок с книгами на русском, из которых поэзия представлена лишь "Евгением Онегиным" Пушкина и "Тюремными гариками" Игоря Губермана. 

Что удивительно – берут их часто, судя по штампикам выдачи. Что радует особо – даже чаще, чем различных Чингизов Абдулаевых, Марининых и Суховых с Колычевыми и Карышевыми. Хотя может быть потому, что Абдулаево-Колычевых – штук двести, а Губермана и Пушкина – по одному.

Давно заметил, что попавших в тюрьму наших (в смысле языка) начинает тянуть на поэзию. Причем не только на чтение, но и много кто пишет стихи. Неясно – то ли писали и на воле, но скрывали, то ли душа требует выплеснуться именно в тюрьме, а как же иначе, как не стихами.

А сегодня случился просто какой-то День Поэзии. 

С утра, найдя окно между делами, засел я за написание письма замечательному поэту Бахыту Кенжееву, стихотворения которого с удовольствием смакую последний год, чередуя с томиками Бродского, Катулла, Кавафиса и W.G.Sebald-a.

О Бахыте Кенжееве** я узнал почти случайно, лет 5 тому, когда на какую-то из тюрем мне прислали распечатку лирики давно мне известной замечательной песни "Двадцать лет прошло", исполняемой Владимиром и Валерием Мищуками. На распечатке было написано: слова Б. Кенжеева:

   Не убий, – учили, – не мсти, не лги,
   Я который год раздаю долги,
   Но мешает давний один должок,
   Леденцовый город, сырой снежок.

Бахыт Кенжеев, поэт и прозаик.
Фото: LiveLib
   Что еще в испарине тех времен
   Был студент речист, не весьма умен,
   Наряжался рыжим на карнавал,
   По подъездам барышень целовал.
   …
   Хорошо безусому по Руси 
   Милицейской ночью лететь в такси.
   Тормознет – и лбом саданешь в стекло,
   А очнешься – вдруг двадцать лет прошло.
   …
   Я забыл, как звали моих подруг,
   Дальнозорок сделался, близорук,
   Да и ты ослепла почти, душа,
   В поездах простуженных мельтеша.
   …
   Наклонюсь к стеклу, прислонюсь тесней.
   Двадцать лет прошло, будто двадцать дней.
   То ли мышь под пальцами, то ли ложь.
   Поневоле слезное запоешь.


Вадим и Валерий Мищуки. "Гнездо Глухаря", Москва, 2012. Фото SilverSun.
Так что, конечно, не мог я пройти мимо томика Бахыта Кенжеева "Послания", обнаруженного год назад в каталоге русского брайтоновского книжного. И все смакую, открывая книгу наугад, вот как сегодня:

   Проскрипев полвека, что сущий олух, в следующей, ей-ей,
   Непременно стану я маг, астролог и заклинатель змей.

"Solitide", Carol E. Maltby. Фото: Colored Pencil Magazine.
И вот еще:

   Я стою на ветру, а в руке адресок,
   Переписанный наскоро, наискосок,
   А январь сухорук, и февраль кривоног
   И юродивый март невысок…

Размышляя над почти дописанным письмом, болтал я с сидящим за столом напротив с английской грамматикой в руках Сашей Сергеевым:

– Саня, слушай. Я вчера перед отбоем залазил на ярде на решетку – смотреть в ночь, и увидел, что Статуя Свободы у них освещена вдруг. И вот не пойму – то ли они ее стали только сейчас освещать ночами, может в честь череды праздников наступающих, или после урагана Сэнди замкнуло у них что-то или самопочинилось, то ли может я просто как-то не обращал внимания раньше, а она всегда горела. Ты не помнишь – до этого горела или не горела?

Саша не помнил (решили на эту тему устроить коллективный опрос населения, попозже), но здесь же набросал стихотворение:

Статуя Свободы. Фото: Jason Hawkes
   Гляжу на Статую Свободы
   на берегу реки Гудзона
   из федерального окошка –
   зека свободного народа.

   И сердце радостно святится,
   себя считая чем-то большим –
   попробуй-ка закабалиться:
   на десять лет себя в неволю.

   Но весь секрет, друзья, не в этом,
   а в том, что думают о большем,
   в соседнее окошко глядя,
   сенаторы и Президенты.

И, войдя во вкус (или потому что надоела английская грамматика), не отходя от кассы Саша написал еще одно:

   Я сижу за столом и скучаю,
   Наблюдая такую картину:
   Трое афро-латино-ямайко
   Надрывают, но только не спину.

   То ли песню поют они вместе,
   То ли это текут разговоры?
   Но какого же хрена (пардоньте)
   Вы орете во всю свою глотку?!

   И себя успокоив немножко,
   Снова я ухожу в созерцанье…
   Не хватает стране заграничной
   школьного образованья.

Фото: Justin Sullivan
Тут должен пояснить, что столы в холле стоят близко друг от друга, и справа от нашего "русского", совсем рядом – стол, за которым разномастные местные бруклинские негры (т.е. "афро-американцы", по-здешнему, политкорректному), смотрят телевизор, который над их столом и висит. В телевизоре или американский футбол, или баскетбол или же BET – черный канал с черными мыльными операми. Другого они не смотрят. 

Да толком не смотрят и это, потому что заняты: они одновременно орут бессодержательно, просто от желания поорать, кричат рэп во всю глотку, причем все – разный, болеют за то, что происходит на экране, если там – игра, и еще спорят, очень громко, о чем угодно. Сейчас вот спорят о том, сколько Статуй Свободы в стране – одна или больше. Это последствия неосмотрительно пущенного нами в народ вопроса. Шума от этого одного стола столько, что его хватит на то, чтоб заглушить город среднего размера.

Но столик слева уравновешивает, некоторым образом, эту какофонию, потому как оккупировавшие его доминиканцы тоже далеко не молчат, и хоть рэп не орут и американский футбол не смотрят, но орут друг в друга по разным другим поводам, надсадно и непрерывно, да так, что вибрируют столы. Это они спорят о чем-то на своем испанском, который на настоящий испанский похож очень отдаленно, только некоторые слова угадываются.

При этом, хотя наш "русский" стол и под перекрестным обстрелом, но все равно это – самое тихое место в холле. Вон дальше за другими столами латиносы долбят в домино со всей дури, а китайцы, корейцы, местные негро-мусульмане и снежки-обращенцы из "Нации Ислама" играют в покер на разложенном на столе молельном коврике, – так там вообще какофония недетская, особенно когда кто-нибудь проигрывает. А у нас, в относительном отдалении от этого, еще ничего – если наклониться друг к другу через стол, и громко говорить, то слышно. Можно не орать, как приходилось в старом, восточном корпусе тюрьмы.

Саша рассказывает, что его сестра (молодец какая) прислала ему на днях строчки из Омара Хайяма:

   Самое большое препятствие  –
     страх,
   Самая большая ошибка 
     пасть духом,
   Самый опасный человек –
      лжец,
   Самое коварное чувство –
     зависть,
   Самый красивый подарок – 
     простить,
   Самая лучшая защита –
      улыбка,
   Самая мощная сила –
      вера.

А я вспомнил, как замечательно написал Михаил Бузукашвили о страхе: "В наше время человек всего боится. Боится незнакомцев, болезней, преступлений, окружающей среды, еды, которую ест, химии, новых технологий и т.д. И этот страх изо всех сил подпитывают в нем общественные институты. Политики, которым нужен страх, чтобы держать население под контролем, юристы, которым надо делать деньги, журналисты, которым нужен страх, чтобы иметь повыше рейтинг. Свою лепту вносят и ученые…"

А что там о страхе и трусости у Булгакова в "Мастере и Маргарите"? Где-то был недавно перечитанный в очередной раз томик, пойду найду в ящике под шконкой. Ага, вот, попался, и вот это место, когда Левия привели к Пилату:
Понтий Пилат.
Рисунок Нади Рушевой
(31.01.1952  6.03.1969).
Левий порылся за пазухой и вынул свиток пергамента. Пилат взял его, развернул, расстелил между огнями и, щурясь, стал изучать малоразборчивые чернильные знаки. Трудно было понять эти корявые строчки, и Пилат морщился и склонялся к самому пергаменту, водил пальцем по строчкам. Ему удалось все-таки разобрать, что записанное представляет собой бессвязную цепь каких-то изречений, каких-то дат, хозяйственных заметок и поэтических отрывков. Кое-что Пилат прочел: "Смерти нет... вчера мы ели сладкие весенние баккуроты..." 
Гримасничая от напряжения, Пилат щурился, читал: "Мы увидим чистую воду реки жизни... человечество будет смотреть на солнце сквозь прозрачный кристалл..." 
Тут Пилат вздрогнул. В последних строчках пергамента он разобрал слова: "...большего порока... трусость".
Что ж, чтобы писать стихи и давать их читать другим, тоже нельзя быть трусливым – нужна смелость. 

И интересно наблюдать, как же стихи соответствуют характеру человека, его внутренней сущности. Как замечательно сказал Самуэль Батлер: "Что бы ни создавал человек, будь то литература, музыка, живопись, архитектура или что угодно другое, это всегда – портрет его самого." 

Вот у 46-летнего Саши стихи ясные, веселые, несколько взбаламошенно-оптимистические, как и он сам. Нет в Сашиных стихах печали и тоски (хотя светит может и лет десять-пятнадцать, а впереди полная неясность), а есть отношение к жизни как к подаренному свыше приключению, что мне очень импонирует.

Сашина же сестра Татьяна подослала кроме строчек Омара Хайяма и несколько своих замечательных стихотворений:

        ЗАКОН ДУШИ

    Здесь не действуют законы математики,
   Что с успехом применяются к вещам.
   Так бывает лишь с деньгами, чтоб растратили,
   А потом бежали взять взаймы к друзьям.

    Но в делах душевных все иначе строится,
   Здесь ни физика, ни химия не в счет,
   И любовь у тех в сердцах живет и множится,
   Кто другим ее нещадно отдает. 

    Здесь условия совсем иные созданы,
   Нет хранения на долгие года,
   И запасы, что людьми скупыми собраны,
   Постепенно растворяет пустота. 

    А что отдано открыто и без жалости,
   Возвращается двойной волной назад,
   И тогда не передать словами радости 
   От того, насколько ты теперь богат!

    А на ненависть и злобу жди двойной удар,
   Не ругай напрасно Бога и судьбу – 
   Что отдал, то и вернулось, тем богатым стал,
   Сам создал себе ответную волну. 

Фото: Pinterest

И вот еще одно:

    У соседа травка зеленее, 
   Ароматней запахи цветов,
   Грядки с помидорами ровнее,
   Восхищает форма огурцов. 

    И земля, что он копает, мягче,
   Меньше надо вкладывать труда. 
   У соседа солнце светит ярче,
   И прозрачней в арыке вода. 

    Лучше все, что б не коснулось взора. 
   Не могу понять я – почему?
   Сколько б не стояла у забора, 
   задом к огороду своему. 

У другого нашего Саши, двадцатидвухлетнего белоруса, недавно проигравшего суд присяжных благодаря усилиям назначенного судом адвоката, открыто работавшего в связке с прокуратурой и агентами дипломатического сервиса, стихи печальные, хотя срок Саше грозит смешной – вряд ли больше года дадут (который он почти уж отсидел здесь, под следствием), что по нынешним временам редкость невиданная. Чтобы дали такой маленький срок, в нынешней Америке нужно не просто ничего не сделать и рядом ни с чем, в чем обвиняют, не стоять, но еще и иметь непробиваемое алиби.

Подключившись же к сегодняшнему стихотворному настроению, написал Саша вот что:

   ***
   Нет никакого дела тут до звезд,
   Их больше привлекает блеск от страз.
   Американский аппетит возрос,
   И с ним же вместе окрепчал маразм.

Фото: Habr
А вот на свой недавний день рожденья:

   ***
   Не грусти, грусть не поможет,
   Все пройдет, и это тоже.

   ***
   За окном день ясный замечаю,
   но сегодня у меня нет настроенья:
   В тюрьме по случаю встречаю
   Двадцать второй свой день рожденья.

   ***
   Время жизни как текущая река,
   А смерть вдали – еще совсем не горе,
   Но хочется нам знать наверняка,
   В час какой река вольется в море.

   ***
   В мирской суете люди и города –
   Словно кадры сменяют друг друга.
   Сегодня Нью-Йорк, завтра Москва.
   Дружище, прощай…
   Здравствуй, подруга!

После за стол подсел и латыш Янис, тоже 22-х лет. Яниса завтра везут в суд – приговор наваливать. Может быть дадут лет 5, а может  меньше – за три кило кокаина, которые он вез из Тринидада в Лондон, с пересадкой в нью-йоркском аэропорту JFK. Вот и пересел. А может случится чудо и отпустят по отсиженному, засчитав полтора года, проведенные под следствием здесь в MDC, бывают же чудеса, хоть и не каждый год о таком слышишь. Русский язык Янис понимает хорошо, но говорит плохо. С английским получше, так что разговариваем на странной русско-английской мешанине.

– Янис, видишь – все сегодня пишут стихи, очередь за тобой.
– А на каком языке нужно?
– А хоть на латышском.
– А о чем?
– А сам реши – о чем захочешь.
– Эх, завтра приговор, а тут стихи…
– Давай, давай, как раз от мыслей о завтра отвлечешься.

И вот что у Яниса получилось:

       JESPĒJU ZEME

Фото: Impactpress
   Federālajā cietumā
   Gaverments tabletes
   Pa labi, pa kreisi kaisa
   Bet es no vinām atsakos
   Jo ar degredāciju slimot nevēlos!

Латышского я не знаю, кроме Naves Sala – "Остров Смерти", где бывал, и еще помню, что yura – это море, но Янис перевел сочиненное на английский, а я уж – на русский:

       ЗЕМЛЯ РАВНЫХ ВОЗМОЖНОСТЕЙ

   В федеральной тюрьме
   Правительство раздает таблетки
   Налево и направо: "Бери, бери и забудься!"
   Но я отказываюсь – не хочу деградировать
   и превращаться в идиота.

Должен пояснить, что это единственное, что здешнее тюремное подобие медицины делает с охотой: дает психотропные таблетки. Стоит только поговорить с психологом, сказать, что депресняк, и тебя оперативно ставят в список, выдавая ежедневно Ritalin и его аналоги, превращающие тебя в зомби. Ты перестаешь быть человеком. Много таких.

И для бизнеса хорошо – таблетки-то денег стоят. Фарма радуется спросу, и американская Фемида – тоже: под таблетками ты как будто лоботомированный, не создаешь проблем ни тюрьме, ни суду, ни FBI с Secret Service, ни прокурору, сидишь и сидишь, а они делают что хотят. Впрочем, они и так делают что хотят, не особо уже и прикрываясь фиговым листком правосудия. Не перед кем, никто ж не призовет к ответу за беспредел. Ну, это до поры, ничто ж не вечно.

Вечер же принес стихи от Эдика Крицкого, живущего снаружи на воле, в Нью-Йорке:

       НЕСВОБОДА

   Надежду позабудь, сюда входящий,
   Теперь не верь, не бойся, не проси.
   И в сумраке души своей скорбящей
   Молитву Богу, коли веришь, вознеси.

   Там за дверьми остались непогода,
   Мирские радости и родичей гурьба.
   Какая разница, какое время года,
   Хватило б силы задавить в себе раба.

   Сочится время, словно вязкое болото,
   Сюда не проникает суета.
   И цифры страшные тебе рисует кто-то,
   Но чаша жизни все еще не испита.

   Тебя в несчетный раз обманут, это точно,
   А ты в смирении и с мудростью в руках
   Найди пути, чтобы вырваться досрочно
   И дураков оставить в дураках.

После чего почта, в числе прочего, принесла конверт из Швеции от Изабеллы Валлин, в котором, кроме письма, обнаружилось и вот что:

   ***
   Кому-то нравится
   Жить на воле,
   Кому – в неволе.

   Черный подсолнух –
   Один, как воин
   В заброшенном поле

   ***   
Фото: Livejournal
   Собирая молитвы
   В холщевый мешок
   Собирая желанья
   В брикетах
   спрессованных всмятку
   По дымящейся свалке
   Задумчивый Бог идет
   И жует на ходу
   Шоколадку   
   
  ***
   На танцплощадке
   Покрытой листвой
   Духов осенних
   Оркестр духовой

   Взмахом закружит
   Медленный танец
   Писем от осени
   Ветер-посланец

   ***   
   В звучном мажоре
   летнего жара
   Желтая нотка
   Задребезжала…

   Желтая нотка
   Горит как монетка
   Трепещет в листве
   На березовой ветке

   ***
   В верности вечной клянясь
   Но уже остывая
   Лето сходило
   С подножки трамвая

Фото: DepositPhotos
- - -

Под вечер же, после ужина у Саши Сергеева случился второй прилив вдохновения:
   
   Касается рассвет решетки робко,
   Сверчок тихонечко поскрипывает рядом…
   Познание: "За что и сколько будет?"
   мне прокурор напишет завтра утром.

   Реальность бытия и нахожденье
   в среде, меня где не должно быть,
   описывает очень точно
   закон физического равновесья.

   Давайте предположим уравненье,
   нарушенное мною очень просто,
   вдруг всколыхнет устои мирозданья.
   Я взял сверчка и выпустил на волю.

А ближе к ночи давненько пришедший и только сегодня открытый номер британского журнала The Economist огорчил некрологом: 2-го октября умер замечательный вьетнамский поэт Nguyen Chi Thien. В 1980-х годах за передачу своих стихов в британское посольство он сидел в тюрьме Hoa Lo, известной как Ханой Хилтон (в том числе и по одноименному фильму), и только отголоски до него доходили о том, что его стихи публикуются за пределами социалистического Вьетнама и переведены уже на 12 языков.


Нгуен Ти Тхиен, вьетнамский поэт и диссидент (27.02.1939 – 02.10.2012). Фото: Pen America.
Он не был крепок физически, но сила духа помогла ему пройти все испытания, посланные судьбой. Особенно по душе мне пришлось одно его стихотворение, которое перевел, как смог, уж не обессудьте – не поэт я, а лишь ценитель:

   Они загнали меня в самое сердце джунглей,
   Желая удобрить моими останками маниоку.
   Я же превратился в искусного охотника
   И выбрался оттуда, полный змеиной мудрости и носорожьей свирепости.

   Они бросили меня в океан,
   Желая, чтоб я погиб в его глубинах.
   Я же стал глубоководным ныряльщиком
   И выбрался, осыпан искрящимся жемчугом.


Тюрьма Хоа Ло, Ханой, Вьетнам. Фото: ActiveTravelIndochina
Странным образом этот Ханой Хилтон вытащил за ниточку памяти замечательные стихи, сочиненные сидевшим со мной несколько лет назад еще одним Сашей, из Днепропетровска, которые он написал в 2005-м году в тюрьме Fort Dix (Нью-Джерси), в ожидании свиданки:

   Из моего окна мне виден лес
   И виден краешек свободы,
   людей, идущих на свидание к з/к…
   Мне это созерцать еще четыре долгих года –
   в недоумении, печали, муках и тоске
   из глубины моих душевных передряг.
   
Фото: The Telegraph
   А я все стою у окна –
   может ты появишься вдруг…
   Жизнь коротка, коротка,
   приходи, я жду.

   Но прошел опять длинный день,
   а за ним пришла темнота…
   За тобой всю жизнь я, как тень –
   не устану ждать никогда.

   Посмотри мне прямо в глаза,
   в душу загляни, загляни…
   Жизнь коротка-коротка –
   считанные дни…

Александр Вербицкий,
тюрьма Fort Dix, 2008 
В начале 2000-х годов Саша получил десять лет за нафантазированный фэбээровцами киднеппинг и за такое же придуманное оружие. В природе не было ни того, ни другого, а наличие оружия определял суд очень интересно: на основании показаний полицейского, который якобы слышал как перед тем, как открыть дверь полиции, Саша передернул затвор (скурпулезный обыск квартиры не привел ни к каким результатам – оружия, как и следов его, не было найдено, но на ход карнавала это не повлияло, 5 лет за оружие добавили).

Адвокату Саши Альберту Даяну удалось-таки проиграть суд присяжных, он сделал все возможное для этого. Да и не только Саше "повезло" с ним – я знаком с несколькими "счастливцами", которым по средней цене в 100-150 тысяч убитых енотов за проигранное дело так же "помогал" этот самый адвокат, ну а последняя жертва – Виктор Бут. Нет других адвокатов, что ли, в самом деле? Что ж вы все на одни и те же грабли наступаете?


Но не буду о грустном, все же День Поэзии сегодня. Пожалуй, ударим по "гарикам" Игоря Губермана, к которым Саша тоже не равнодушен:

   ***
   Где-то в небе, для азарта
   похмелясь из общей части,
   Бог и черт играют в карты,
   ставя на кон судьбы наши. 

   ***   
Игорь Губерман, Москва, 2012. "Гнездо Глухаря".
Фото: 
SilverSun.
   Мы пьем и разрушаем этим печень –
   кричат нам доктора в глухие уши.
   Но печень мы при случае полечим,
   а трезвость иссушает наши души.

   ***
   Если в мизерном составе
   чувство чести и стыда
   влить вождям, то страх представить
   их мучения тогда.

   ***
   Привычка греет как постель,
   и гасит боль, как чародей:
   Нас часто держит на кресте
   Боязнь остаться без гвоздей.


Я же в этом сегодняшнем стихотворном карнавале не участвовал. Не поэт я, увы, только ценитель. Да и, как заметила Янка Дягилева, мало слов для стихов.

   Мало слов для стихов, мало веры для слов, для неё мало снов.
   Те, кто знают, молчат, те, кто хочет – орут.
   Кто летит, тот на небо не станет глядеть,
   Кто сбежал, тот и снят с караульных постов,
   Кто забыл про часы, не боится минут.
   Тот, с крылом, не спешит никуда улететь.
   Мало звуков для струн, мало песен для драк.
   Он поёт – он не слушает стука колёс.
   Телефон, что на восемь, вмещает весь свет.
   А с вокзалов звонит автомат, просто так.

   Кто молчит, те и знают какой-то ответ,
   Кто орёт, тем и нужен какой-то вопрос.

Янка Дягилева, поэтесса и рок-певица (04.09.1966 – 09.05.1991). Фото: Spybb.
Потому – помолчим...

_______
Примечания:
* текст написан 19.11.2012

- - -

Подготовка к публикации: SilverSun. Помимо творчества непосредственных участников Дня Поэзии — арестантов тюрьмы MDC Brooklyn, благодарю за возможность опубликовать их замечательные стихотворения Татьяну Валяеву, Изабеллу Валлин, Марка Вейцмана, Бахыта Кенжеева, Александра Вербицкого, Игоря Губермана. Ликбез по вьетнамской фонетике: Юрий Браженко.

-

Статья опубликована в рамках серии "Русские сидят"  ("русские" - в смысле языка), освещающей опыт тех, кто находился или находится в заключении по тюрьмам стран мира. Вам есть что рассказать? Дайте знать. 

Print Friendly and PDF

13 комментариев:

  1. Почему-то вспомнил поэму "МОНОЛОГ ГОЛУБОГО ПЕСЦА" Евгения Евтушенко

    Я голубой на звероферме серой,
    но, цветом обреченный на убой,
    за непрогрызной проволочной сеткой
    не утешаюсь тем, что голубой.

    И я бросаюсь в линьку. Я лютую,
    себя сдирая яростно с себя,
    но голубое, брызжа и ликуя,
    сквозь шкуру прет, предательски слепя.

    И вою я, ознобно, тонко вою
    трубой косматой Старшного суда,
    прося у звезд или навеки волю,
    или хотя бы линьку навсегда.

    Заезжий мастер на магнитофоне
    запечатлел мой вой. Какой простак!
    Он просто сам не выл, а мог бы тоже
    завыть, сюда попав, - еще не так.

    И падаю я на пол, подыхаю,
    а все никак подохнуть не могу.
    Гляжу с тоской на мой родной Дахау
    и знаю - никуда не убегу.

    Однажды, тухлой рыбой пообедав,
    увидел я, что дверь не на крючке,
    и прыгнул в бездну звездную побега
    с бездумностью, обычной в новичке.

    В глаза летели лунные караты.
    Я понял, взяв луну в поводыри,
    что небо не разбито на квадраты,
    как мне казалось в клетке изнутри.

    Я кувыркался. Я точил балясы
    с деревьями. Я был самим собой.
    И снег, переливаясь, не боялся
    того, что он такой же голубой.

    Но я устал. Меня шатали вьюги.
    Я вытащить не мог увязших лап,
    и не было ни друга, ни подруги.
    Дитя неволи - для свободы слаб.

    Кто в клетке зачат - тот по клетке плачет,
    и с ужасом я понял, что люблю
    ту клетку, где меня за сетку прячут,
    и звероферму - родину мою.

    И я вернулся, жалкий и побитый,
    но только оказался в клетке вновь,
    как виноватость сделалась обидой
    и превратилась в ненависть любовь.

    На звероферме, правда, перемены.
    Душили раньше попросту в мешках.
    Теперь нас убивают современно -
    электротоком. Чисто как-никак.

    Гляжу на эскимоску-звероводку.
    По мне скользит ласкательно рука,
    и чешут пальцы мой загривок кротко,
    но в ангельских глазах ее - тоска.

    Она меня спасет от всех болезней
    и помереть мне с голоду не даст,
    но знаю, что меня в мой срок железный,
    как это ей положено - предаст.

    Она воткнет, пролив из глаз водицу,
    мне провод в рот, обманчиво шепча...
    Гуманны будьте к служащим! Введите
    на звероферме должность палача!

    Хотел бы я наивным быть, как предок,
    но я рожден в неволе. Я не тот.
    Кто меня кормит - тем я буду предан.
    Кто меня гладит - тот меня убьет.

    ОтветитьУдалить
  2. «Слова звучат, но больше, чем слышны…»

    Слова звучат, но больше, чем слышны.

    И все же каковы – гадаю снова –

    пропорции, в которых сведены

    в необходимый сплав судьба и слово?

    Не убедят, втоптавши слово в грязь,

    принизив непреложностью событий…

    Судьба и слово – связанность, не связь,

    и друг от друга силой не отбить их.

    И нужно говорить не обо всем,

    и тот, влекущий нас в неосторожность

    сосуд, в котором жизнь свою несем,

    до времени до дна не опорожнить.

    Римма Казакова

    ОтветитьУдалить
  3. Роман, вот тебе к Новому Году подарок

    Петербург Новогодний

    Эдвард Крицкий

    В Петербурге конец декабря. По нему я шагаю неспешно
    Здесь под снегом лежат якоря, что на вечном приколе, конечно
    Новый год, к нам, по ломкому льду. Он придет, непременно сегодня
    Я по чистой странице иду. Не турист, но свидетель невольный

    С разноцветных сочится витрин. Светлячками снежинок на лицах
    Он как в детских руках мандарин. И на елях петровской столицы
    Нам навстречу, как сброшенный снег. С крыш старинных стекает ручьями
    Не замедлится времени бег, в зимних парках оставшись лыжнями

    Першпективой потока машин, что по Невскому буйной гурьбою
    Он прийдет под шуршание шин, И под небом с декабрьской мглою
    Отразится в бутылках пустых. И в жилетах с лопатами теток
    Канонадой салютов цветных. Будет он по-военному четок

    Проплывет по широкой Неве, что закована льдами непрочно
    И у сфинксов на мерзлой стене мысли разные выразит сочно
    Новый Год - как бродяга и бомж. Или князь из далекой эпохи
    Рядом с нами однажды пройдешь. Сыпанешь от души или крохи?

    Для тебя петропавловский шпиль приоденут кафтаном с лесами
    И Дворцовой, к полуночи, штиль, вспыхнет юной толпы голосами
    Дух Петра - он в тебе и во мне. В вечном камне "окошка в Европу"
    Осеняющий ангел, во тьме. На столпе, от людского потопа

    Будет петь "Карнавальная ночь", снова Женя из бани замутит
    Новый Год, как он дивно хорош, и как быстро он нами закрутит
    Очевидец - я, видел и был. Лишь один из пяти миллионов
    Белый снег не остудит мой пыл. Град Петров мне сияет неоном.

    2 января 2013 года, СПб

    ОтветитьУдалить
  4. Поменяли лампочки на статУйке к празднику, не светилась, действительно:-"...Пострадал и символ города, "Статуя свободы", которую только открыли после длившегося год ремонта. Теперь монумент снова придется закрыть на ремонт по меньшей мере до конца 2012 года."
    www.lenta.ru/news/2012/11/27/superbill/

    ОтветитьУдалить
  5. Ко всеобщему ошеломлению Яниса освободили в ноябре, засчитав ему отсиженные полтора года, через три дня после того, как он написал свое стихотворение на латышском. Чудо невиданное по нынешним временам в здешних палестинах. Освободили же не на улицу, а передали на руки ICE – иммиграционной полиции. Те повезли в аэропорт, и только в аэропорту обнаружилось, что депортировать Яниса за казенный счет не будут, а должен Янис сам заплатить за билет, иначе будет сидеть в иммиграционной тюрьме до морковкиного заговения, как сидит сейчас (но по другим причинам) бывший премьер-министр Украины Павел Лазаренко. Повезло – дали связаться с родными в Риге, те оплатили билет, и в ту же ночь Янис улетел в Ригу. Что тоже бывает далеко не всегда, вернее, всегда бывает совсем по-другому: уже отсидевшие свои срока в федеральной системе не граждане США, подлежащие депортации, забираются ICE и сидят месяцами и годами в иммиграционных тюрьмах, пока ICE не соизволит посадить их на самолет домой, или прокуратура не придумает еще каких-нибудь обвинений – зачем же жертву отпускать, если можно повторно пустить ее в посадочный конвейер?

    На днях получили весточку от сидевшего раньше с нами тщедушного растерянного индуса Кумара, уже полгода сидящего в иммиграционной тюрьме после того, как его забрали от нас. В Пенджабе он держал кафе – три столика, 10 лет копил деньги на поездку в Штаты. Очень хотел увидеть Статую Свободы, говорит. Купил путевку, турконтора оформила визу, прилетел в Нью-Йорк. Взяли прямо в аэропорту и привезли к нам. Оказалось – фамилия его похожа на чью-то из террористического листа. На адвоката денег у него нету, всех денег – с чем взяли, накопленное за 10 лет – 3 тысячи – на покупки, сувениры родным. Отобрали и их. Звонить не за что, марок купить – не за что. Дали бесплатного защитника, у которого таких, как Кумар – еще 70. Удивительно, но разобрались, что взяли по ошибке, но не отпускать же теперь? Предложили – подпиши plea, что летел с целью остаться (какое остаться – у него там в Пенджабе семья, жена, кафе, коровы, хозяйство!), получишь сколько ты месяцев отсидел и отправят обратно. Подписал. Увезли. Думали – домой беднягу Кумара отправили, ан нет – получили весточку, что сидит до сих пор в иммиграционной тюрьме, уже седьмой месяц. Зато насмотрелся на Статую Свободы сквозь решетку, пока был здесь с нами.

    А Янис пишет, что долетел до Риги, что уже потихоньку приходит в себя, устроился на работу в семейный бизнес, продающий пиво. Заработал 40 лат, купил штаны. Потом их потерял. Пишет, что наблюдает за людьми и удивляется как они живут, как не ценят того, что у них есть, как те жалуются на какую-то чепуху, ссорятся, как люди на свободе неблагодарны судьбе, не понимают ценности жизни. А ведь Янису 22 года всего, а такое, после тюрьмы, понимание.

    ОтветитьУдалить
  6. Как-то, несколько лет тому, в какой-то из статей в здешней брайтоновской русскоязычной прессе известный криминальный журналист Козловский выпалил интересную фразу, комментируя арест и свежую посадку кого-то из брайтоновских бизнесменов: "Я давно заметил, – писал Козловский, – что стоит кому-то оказаться в тюрьме, даже на несколько дней, как он теряет чувство реальности." Помню, эта фраза нас здорово развеселила. Человек, попадающий в тюрьму, особенно в сегодняшнюю американскую тюрьму, не теряет связь с реальностью, а наоборот, наконец-то, постепенно, прозревает, и начинает видеть ту настоящую реальность, которая тем, кто снаружи, не видна за фасадами Потемкинских деревень, возводимых, с подачи системы, собственным сознанием. И это неизбежно происходит с каждым, попавшим внутрь: "Мы же не знали снаружи, как все на самом деле в этой стране обстоит…" – неизбежно, всегда, без вариантов, через неделю-другую делится откровением очередной свежепосаженный. Всегда. Без исключений. И если бы Козловский сел (ну, от сумы и от тюрьмы, как известно...), то прозрение наступило бы и у него. А пока снаружи, как пишет Янис, живут, не понимая и не ценя того, что есть.

    Перед самым Новым Годом получили очередной доклад от Яниса: к штанам купил курточку. Познакомился с замечательной девушкой, весь в любви. Ходил в цирк, впервые в жизни увидел льва и слона.

    Смеялись сегодня, вспоминая Яниса: один-единственный реальный преступник был среди нас, не с разным мифическим нафантазированным прокуратурой и агентами, а с конкретными реальными пятью кило кокаина, и того отпустили. :)

    ОтветитьУдалить
  7. Татьяна К. (Египет)6 января 2013 г. в 15:49

    Чуть вымолвишь «вчера» –
    Глядишь уже «сегодня»,
    И «завтра» наступает вслед за ним.
    Как воды Асука*... И месяцы, и дни
    Бегут и исчезают незаметно.

    – Саунда Намики

    * Асука – в 60 км от Киото

    ОтветитьУдалить
  8. "Они легко могли выбраться
    из этой тюрьмы
    достаточно было одному
    встать на плечи другого
    и дотянуться пальцами до края стены
    и вылезти наверх
    и вытащить наружу второго
    но никто не хотел оказаться внизу
    никто не верил что другой
    не забудет протянуть ему руку
    оказавшись на воле
    а утром за ними пришли
    и расстреляли обоих"

    - Илья Кормильцев, автор многих песен "Наутилиуса"

    ОтветитьУдалить
  9. Бахыт Кенжеев28 апреля 2013 г. в 10:14

    Дорогой Роман,

    Большое вам спасибо за теплые слова о моих сочинениях, хотя, конечно, ваши нынешние обстоятельства привели меня в ужас. Если мои стихи хоть в чем-то вам помогают, я был бы рад. Удачи вам и скорого освобождения!

    Ваш
    Бахыт

    P.S. Практически все русские книги можно сказать на сайте flibusta.net, вы, наверное, знаете…

    ОтветитьУдалить
    Ответы
    1. Бахыт, спасибо!
      Хоть и с почти семилетней задержкой, но купили все Ваши книги, и сейчас они идут малой скоростью на тюрьму Moshannon Valley, в Пенсильванию. Ожидаю с нетерпением.

      Всего Вам доброго и удачи в жизни и творчестве.
      Роман

      Удалить
  10. Эд Крицкий5 мая 2013 г. в 18:13

    Продавцы надежды
    Эдвард Крицкий


    Когда я на свиданье прихожу, в толпе из женских лиц
    Я выделяю их, мужчин с бумагами. Кто лыс, кто круглолиц
    Костюм и атташе. И беглый взгляд. Их ждут внутри
    Клиент их террорист. Бандит. Иль, может, бунтари?

    Уверены в себе. Открыта дверь и лязгают замки
    Внесут спасенья круг? Увы, свидания редки.
    Спешат попасть в приватность келий за стеклом
    Здесь будет адвокат героем и орлом.

    А коли на свиданье запоздает заключенный, то они
    Как девки амстердамских улиц, где красны огни
    Из кельи - зырк в окно - чего ж нейдет клиент?
    Здесь время дорого, спеши, в наколках "пациент"

    Я вас таких видал на Репербане, и давно
    На Ленинградке, что в ночи Москвы - похожее кино
    Внимателен ваш взор, а вот душа, увы, пуста
    Ваш голос сладкий не отвОрит рая ворота

    Добро бы торговали своим телом, так ведь нет
    Товар - надежда, та что стоит тысячи монет
    Надеждой жив з/к, и чуда, чуда жаждет он
    А ведь дурак - поставил жизнь свою на кон

    И шутят с теми, чья судьба предрешена
    Урвать бы гонорар, в игре, что нечестна
    Eще, еще чуть-чуть, пока тюремная река
    Не смоет с глаз долой очередного игрока

    Сродни дымку надежда. Миг - и стает на глазах
    Доволен прокурор, и лишь з/к - в слезах
    А адвокат? Пожмет плечами, раз не смог, не смог
    Eсть аппеляция для вас, но я не господь Бог...

    Нью-Йорк, США

    ОтветитьУдалить
  11. Кэт (Хельсинки)13 мая 2013 г. в 19:33

    А как же без этого замечательного стихотворения Владимира Высоцкого?

    Мой первый срок я выдержать не смог -
    Мне год добавят, может быть - четыре...
    Ребята, напишите мне письмо:
    Как там дела в свободном вашем мире?

    Что вы там пьёте? Мы почти не пьём.
    Здесь - только снег при солнечной погоде...
    Ребята, напишите обо всём,
    А то здесь ничего не происходит!

    Мне очень-очень не хватает вас -
    Хочу увидеть милые мне рожи.
    Как там Надюха, с кем она сейчас?
    Одна? - тогда пускай напишет тоже.

    Страшней, быть может, - только Страшный суд!
    Письмо мне будет уцелевшей нитью -
    Его, быть может, мне не отдадут,
    Но всё равно, ребята, напишите!

    (1964)

    ОтветитьУдалить
  12. …И я ушёл, а птица всё поёт,
    Как пела,
    И сад цветёт, и дерево в саду,
    И мой колодец белый
    На склоне дня печален и спокоен,
    Горит закат, и помнят про меня
    Колокола окрестных колоколен.
    С годами стала улица иной,
    Кого любил я - тех уже не стало,
    В саду моём с побеленой стеной,
    Одна моя душа лишь тосковала.
    И я ушёл один, без никого,
    Без вечеров, без утренней капели
    И белого колодца моего…
    А птицы всё поют как пели.

    по мотивам книг Карлоса Кастанеды

    ОтветитьУдалить

Пожалуйста, указывайте свое имя (уж какое укажете).